Однако война разрушила его страну, которую надо было восстанавливать. А для этого Сталину был необходим длительный мир. Кроме всего прочего, он теперь нуждался в партнерах.
История России – это история нашествий. Когда по стране в начале столетия прокатилась гражданская война, Сталин принимал участие в сражениях с германскими, английскими и польскими интервентами. И теперь, во второй раз за последние два десятилетия, Германия вновь воевала с Россией.
В 1905 году Сталину было всего 26 лет, когда Россия потерпела унизительное поражение в Цусимском сражении в Японском море, крупнейшем морском сражении в истории. С той поры Япония стала вновь представлять угрозу для России.
Сталин увлекался историей, особенно историей России. Об этом свидетельствовала его огромная библиотека, насчитывавшая более двадцати тысяч книг, в большинстве своем посвященных истории и политической теории, и на страницах всех этих книг можно было увидеть пометки, сделанные рукой Сталина. Эти пометки и подчеркивания ключевых фраз выдают его преклонение перед Марксом и Лениным. Тома о Наполеоновских войнах, история Греции Виппера, «Франко-германская война 1870–1871» фон Мольтке и другие книги по истории войн между Германией, Англией и Россией, а также работы о российских царях все были густо испещрены пометками.
Целью Сталина было обезопасить Россию от вторжений на поколения вперед.
Беседуя в октябре 1941 года с Гарриманом и Бивербруком под грохот германской артиллерии в пригородах Москвы, Сталин предложил постоянный военный альянс с Британией, которого он добивался еще двумя годами раньше и который сохранился бы и на послевоенные годы. Кроме того, он хотел обсудить тему послевоенных границ. Когда Бивербрук отмахнулся от этой идеи, подчеркнув, что сначала хорошо бы одержать победу в войне, Сталин, несомненно, вспомнил о своей неудачной попытке в 1939 году заключить союз с Британией, чтобы остановить Гитлера, особенно потому, что Галифакс все еще входил в правительство Черчилля. Сталин стремился, чтобы результаты его переговоров с Гарриманом и Бивербруком были официально зафиксированы в виде письменного соглашения, чего не ожидали и к чему совершенно были не готовы ни Бивербрук, ни Гарриман. Гарриман говорил, что он почувствовал себя весьма «неловко» и начал излагать свою позицию по Атлантической хартии, которая представляла собой программу сохранения мира. На тот момент несомненным результатом их беседы было лишь одно: Сталин был уверен, что Гитлер будет разбит.
Чего не удалось осознать ни тогда, ни позднее, так это всей глубины стремления Сталина, чтобы Британия, Америка и Россия остались друзьями и в послевоенном мире. Он хотел быть уверенным, что после окончания войны Советский Союз не будет бесцеремонно отстранен от решения мировых проблем. Ведь именно русские в январе 1942 года предложили в Лондоне сформировать некий орган, который в дальнейшем получит название Администрация помощи и восстановления Объединенных Наций (ЮНРРА). Иными словами, именно Сталин стал человеком, благодаря которому эта идея нашла практическое воплощение. Идея Советского Союза (набиравшая силу по мере отступления русских войск под натиском вермахта) заключалась в создании организации, которая под международным контролем, располагая международным персоналом и действуя под международным руководством, взяла бы на себя функции оказания помощи странам, «которые особенно сильно пострадали от гитлеровской агрессии». Это предложение советской стороны предусматривало условие «равноправия» всех государств, а также формирование секретариата из четырех или пяти представителей, включая Британию и Советский Союз, и исполнение организационных функций двумя или тремя другими представителями. При этом все решения должны были приниматься путем единогласия. К 1943 году концепция Рузвельта о четырех «международных полицейских, или «полицейских государствах», в качестве всеобщего полновластного органа в послевоенном мире уже была принята Россией – в виде соответствующей руководящей группы (ЮНРРА). ЮНРРА была сформирована в Вашингтоне на встрече представителей четырех держав: Максима Литвинова от Советского Союза, лорда Галифакса от Британии, китайского посла Вэй Таоминя и Дина Ачесона от США. Кабинет Дина Ачесона, который второй срок занимал должность помощника госсекретаря в администрации Рузвельта, примыкал к кабинету Хэлла в юго-западной стороне старого Дома правительства. О том, что идея создания ЮНРРА принадлежала русским, все благополучно забыли.
Первое совещание представителей четырех держав в рамках ЮНРРА состоялось 11 января 1943 года, на нем обсуждались вопросы административного и политического планирования. Узкая советская трактовка, предусматривающая оказание помощи только странам, пострадавшим от гитлеровской агрессии, была расширена до концепции Атлантической хартии. По свидетельству Ачесона, главный спор был спровоцирован советской позицией в отношении того, что все решения ЮНРРА должны приниматься единогласно. Литвинов выступал за неукоснительное соблюдение этого принципа, и с его уходом данный вопрос оставался нерешенным вплоть до сентября, когда, наконец, было достигнуто согласие в отношении того, что решения должны приниматься большинством голосов. Это стало одной из первых советских уступок политике Соединенных Штатов. По этому поводу Ачесон с удовлетворением писал: «В конечном итоге мы втроем смогли добиться большего на переговорах с СССР, чем многие из наших последователей впоследствии. Подчеркну: смогли добиться не столько благодаря нашему умению, сколько в результате желания Советов обеспечить получение помощи» [636] . Под давлением коллег Галифакс и Ачесон согласились с тем, что, хотя генеральным директором этой организации будет американец, его заместителями станут представители России и Китая.
ЮНРРА начала функционировать под руководством Герберта Лемана, бывшего губернатора штата Нью-Йорк, о чем Рузвельт объявил буквально накануне своего убытия на Тегеранскую конференцию. К середине мая большинство крупных и мелких проблем было решено и был разработан проект договора о создании ЮНРРА, приемлемого для каждого из четырех государств-участников.
Сталин приспосабливался к пожеланиям Рузвельта и по другим вопросам. Он весьма серьезно изменил свое отношение к религии. Теперь он не препятствовал посещению русскими церковной службы и восстановил систему церковных епархий, что стало огромной переменой в жизни русских людей. На Рождество в 1943 году, когда впервые за многие годы церкви открылись для рождественских богослужений, в пятидесяти церквях Москвы собралось столько народу, что невозможно было пробиться. В Богоявленском соборе, в котором патриарх Сергий служил рождественскую молитву, было так тесно, что многим не удавалось даже поднять руку, чтобы перекреститься. А когда Кэтлин Гарриман на Пасху посетила церковь старообрядцев в Москве, та была так забита верующими, что Кэтлин написала сестре: «Я не могла даже пошевелить рукой» [637] . Если раньше советский премьер был недоступен, то теперь он стал общаться с представителями администрации Рузвельта: послом Джозефом И. Дэвисом, Корделлом Хэллом, Уэнделлом Уилки, послом Херли, послом Гарриманом. Он отвечал на вопросы западных журналистов. Он устраивал приемы и для Уинстона Черчилля, когда тот приезжал в Москву.
Сталин, который и в самом деле руководствовался заботой о будущем России, стал вдруг по русским стандартам удивительно открытым для новых союзников. Он, как и Рузвельт, всегда смотрел далеко вперед. В конце весны 1943 года он отозвал в Москву советских дипломатов, обладавших самыми глубокими знаниями о союзниках (США и Великобритании) для составления проекта послевоенного устройства мира. Литвинов должен был приехать к концу мая, а Майского в середине августа известили о том, что он назначается заместителем наркома иностранных дел. В качестве председателя правительственной комиссии по репарациям ему предстояло разработать пакет требований, которые будут предъявлены Германии после окончания войны. Новости об отзыве дипломатов породили волну слухов, охвативших все три столицы, о том, что внезапные замены послов вызваны недовольством Сталина в отношении союзников (пресса и другие дипломаты в Москве тут же объяснили отзыв послов ухудшением отношений внутри «Большой тройки»; сообщалось даже, что Громыко якобы предрек «некий крутой поворот в советской внешней политике»). Чтобы как-то нейтрализовать эти опасные слухи, Сталин предпринял беспрецедентный шаг с целью заверить Рузвельта, что ни один из таких слухов не имеет под собой никаких оснований, а эти перемены объясняются лишь необходимостью поддержки текущего внешнеполитического курса. В своем отчете президенту посол Уильям Стэндли писал: «Сталин сообщил мне лично, что хочет держать под рукой тех, кто хорошо осведомлен о ситуации в Лондоне и Вашингтоне» [638] . Стэндли также сообщил, что Молотов тоже говорил ему: отзыв дипломатов объяснялся необходимостью посоветоваться с ними, поскольку советское руководство испытывало дефицит информации.